В дороге.

Я просыпаюсь и смотрю на часы. Сейчас где-то пол-одиннадцатого, но света совсем мало: за бортом лупит дождь, и от остального кубрика мою шконку отделяет занавеска из плотной ткани. Вчера я лег спать где-то в три часа ночи, весь прошлый вечер мы курили, пили пиво и смотрели по телевизору комедию про то как Адам Сэндлер играет в футбол (не ту раннюю, где он еще водонос, а позднюю, где он тренирует тюремную команду). Я бы запросто мог спать еще где-то час, но меня разбудил резкий запах растворителя: в этот день решено было покрасить матросский отсек, и из-за двери я слышу как переговариваются мажущие стены мутно-зеленым курсанты. Спать уже невозможно , но и вставать не хочется: на зашторенной полотенцами шконке просторно и уютно. С минуту я ворочаюсь в кровати и ставлю самую подходящую для этого утра пластинку - новый альбом Марка Козелека “Among The Leaves”.

Два с лишним месяца в море кое-что проясняют. Две сотни человек, закованных в железные переборки, болтающихся на волнах посреди бесконечной воды, каждое утро здоровающихся с одними и теми же людьми, пересекающимся друг с другом на обеде, полднике, ужине, выходящих по часам на нудные, утомительные и однообразные вахты, отрезанных от суши и практически не интересующихся тем, что происходит сейчас в реальной жизни. Сейчас я ко всему этому так привык, что по-правде говоря, даже не предполагаю, что ждет меня через десять дней дома. Первое время, скорее всего, жизнь будет казаться очень сложной: нужно будет ходить пешком до автобусной остановки, ходить за покупками в супермаркет, потом готовить их на кухне, просыпаться утром на работу, придумывать, куда пойти вечером и куда поехать на выходные. Жизнь в море, особенно если ты молод, чем-то, наверное, напоминает жизнь музыканта, за тем исключением, что не приходится выступать перед публикой: плывешь себе куда-то вперед, вечерами угораешь, через пару дней окажешься в совершенно новом месте, где еще не был, а еще через неделю в том, где уже когда-то был, но оно тебе не очень нравится. В портах гуляешь и поражаешься сложности обычной жизни, от которой отвык. А потом снова вокруг волны, пронизывающий ветер, вахты, вино, пиво, курево и комедии с Адамом Сэндлером по телевизору.

Какое совпадение: примерно о том же поет на своем новом альбоме величайший певец из ныне живущих - Марк Козелек. “Among The Leaves” - запись о том, что такое существование в постоянном движении, о том, что значит, просыпаясь утром, чувствовать, что до дома так далеко и долго, что кажется, будто бы все, что происходило с тобой там, было, словно, в прошлой жизни. За двадцать пять лет записи и исполнения музыки на гитаре Марк Козелек не сделал ни одной плохой пластинки, при том, что довольно много и часто менялся: от наркотического тормозного шугейза до нежных акустических баллад, от оттепельной американы до угрюмого фламенко и обратно. В последние годы смыслом жизни Козелека, если верить напечатанной на конверте альбома “Admiral Fell Promises” аннотации, являются гастроли. В 2011 году вышел документальный фильм “On Tour” (который, кстати говоря, нигде не найти, а сайт caldoverde.com почему-то не принимает мою карточку), ежегодно Козелек выпускает по новому концертному альбому, он, наконец, уже почти окончательно отказался от всех остальных, кроме своей акустической гитары инструментов - в общем, неудивительные последствия долгих лет путешествий сквозь континенты - опять же, если верить аннотации -  в полном одиночестве с одним лишь кофром через плечо.

«Among The Leaves» - альбом, которому, в общем, никакие аннотации не требуются: это предельно честное и прямое описание такой жизни в дороге из первых уст, семнадцать зарисовок из мира аэропортов, автобусов, отелей, концертных залов, бэкстейджей, тихих трехэтажных скандинавских портовых городков и светящихся американских даунтаунов с небоскребами. Я, понятное дело, немного тороплюсь с окончательными выводами по поводу этой записи: будучи заряженным фанатом Коза на протяжении нескольких лет, я уже знаю, что по-настоящему эти песни раскроются для меня где-нибудь во второй половине года, когда “Among The Leaves” будет неоднократно прослушан в ходе пьяных ночных прогулок, когда песни с него много раз выпадут в самых неожиданных ситуациях на «шаффле» среди других 16 тыс. композиций на айподе. Но сейчас, лежа в потемках на просторной и удобной кровати на пароходе, мне кажется, что про “Among The Leaves” я все понял сразу.

«Это случилось поздним вечером за кулисами в Москве  / Мы выкурили по сигарете и попрощались / Она сказала, что живет в другом городе / Какой-то не то Троицк, не то Тройс», - так звучат первые же строчки открывающей альбом “I Know It’s Pathetic, But That Was The Greatest Night in My Life” (названия композиций тут - какой-то отдельный прикол, который, вероятно, очень забавляет Козелека; еще здесь неожиданно присутствует юмор и вообще это довольно веселая пластинка, что в случае с Козом тянет на вполне себе сенсацию, но обо всем этом как-нибудь потом). Следующий час с лишним все будет примерно также: переливающиеся и текучие, совершенно неиметируемые переборы  нейлоновых струн и рубленный, дорожный ритм повествования, вспышечные зарисовки из будней профессионального путешественника, которому платят за то, что сегодня он здесь, а завтра там. Солнце в Чикаго, парки в Финляндии, похмельные утренние прохожие на улицах Бристоля; человек по имени Ричард Коллопи, который как-то здорово починил древний «Гибсон» Козелека, а потом вдруг умер, хорошие друзья в Швеции, посиделки в отеле после выступлений, датские велосипедисты, такси до аэропорта и автобус до самолета - “Among The Leaves” это «В дороге», только не с позиции грязного битника в провонявшей потом и запылившейся рубашке, а с позиции весьма умеренно известного, но катастрофически недооцененного музыканта, который в туре уже настолько долго, что весь мир начинает казаться пестрым слайд-шоу из гримерок и темных университетских аудиторий.

Если вы когда-нибудь пытались что-либо писать в пути, наверняка сталкивались с тем, что отстраненные темы даются невероятно тяжело, и даже когда стараешься изо всех сил, все равно выходит какое-то говно. Возможно, все дело в том, что пребывание в движении перекрывает какой-то участок мозга, отвечающий за осмысление происходящего, и только и остается, что фиксировать момент, бегло описывать настоящее, которое, кажется, все время проносится мимо. Вместе с тем, на таких скоростях отсеивается все лишнее, остается действие, поступок, остается только то, что действительно имеет значение. “Among The Leaves” - сборник очень разных, длинных и коротких, отличающихся друг от друга дорожных записок на отрывных листках, несмотря на размеренность темпа, обрывающихся, подгоняющих, наслаивающихся и набегающих друг на друга. Это хаотичная и, местами, даже немного нервная музыка о том, что, на самом деле, для того, чтобы найти дом, нужно уйти из дома. Хотя, велика вероятность, что потом можно так и не вернуться, и тогда жизнь превратится в сплошную череду ярких мимолетных вспышек.

«Солнечный свет в Чикаго всегда навевает грусть», - поет Козелек в “Sunshine In Chicago”. Никогда не был в Чикаго, но в сумерках омываемой утренним морем каюты, в которой я это слушаю, почему-то кажется, что сейчас солнце и впрямь немного неуместно.

Между нами дверь стеклянная, между нами тишина.

Часто говорят, что мы пытаемся найти смысл в том, в чем смысл начисто отсутствует, строим натянутые догадки и тыкаем пальцем в небо. «Блог Silly Love Songs все усложняет, так додумывать можно вообще с любой музыкой», - говорят нам. Что ж, здесь нечего отрицать, такое есть, и этот текст является очередной порцией глубокого копания до самой сути в кучах навоза.

Практически одновременно вышли новые альбомы Best Coast и The Shins - двух американских инди-групп, которые, на первый взгляд, не стоят не то, что размышления, но даже и прослушивания, и вообще упоминания в приличном обществе. Но не в нашем случае: обе пластинки мы внимательно послушали по нескольку раз, изучили тексты, и даже пару раз под них упоролись для более глубокого погружения в глубины глубин.

Феномен группы Best Coast будет изучаться долгими десятилетиями даже после ее распада: каким образом бесстыжий тупой трехаккордный гаражный инди-рок, на фоне которого Джонатан Ричман покажется группой Rush, обрел такую фантастическую межконтинентальную популярность, что второго альбома дуэта, состоящего из Беттани Косентино и родного брата Фараджа Эфендиева действительно ждали и даже считали дни до того счастливого момента, когда он ликнется. Дебютный альбом Best Coast вопреки своей откровенной тупизне прозвучал громко, даже громогласно, он звучал как серьезное заявление, в чем-то даже казался выходом за рамки привычной поп-музыки, и понравился даже тем, кто называл его откровенно тупым. Своим появлением в мире кед “Конверс”, платьев в цветочек, захламленных гаражей и трех аккордов Беттани Косентино заявила сначала сайту “Питчфорк”, а затем и всему миру: “Да, я такая, я обычная калифорнийская девчонка, в классе я была одной из самых общительных и уж точно шутила лучше всех. При том, что я была «пацанкой», мальчиков вокруг меня всегда вилось достаточно, но по-настоящему счастливой в отношениях я была всего, наверное, где-то пару месяцев, а вообще мне на самом деле очень хорошо одной. Так как у меня имеется склонность к полноте, серферши из меня не вышло, со своими комплексами по этому поводу я справлялась курением первоклассных калифорнийских бошек, и даже достигла в их употреблении редких для женского полу высот». Беттани Косентино - девушка нового типа: клевая, смешная, при этом возможно даже слишком эмоциональная и упрямая, из-за этого часто страдающая и вынужденная оставаться ни с чем - истинное олицетворение вечной пылкой молодости - готовая героиня обложки журнала «Мари Клер». Первый альбом Best Coast - отличная поп-запись, с клевыми, прогретыми летним солнцем мелодиями, но подлинная, подкупающая его сила в способности при всей своей элементарности сообщить слушателю историю, донести послание, передать ему образ нового типа девушек, о котором он раньше никогда не задумывался. С Беттани можно себя соотносить, очень интересно посмотреть отрывки ее интервью на ютьюбе, она, возможно, могла бы даже стать героиней собственного телешоу на канале Adult Swim или Pitchfork.tv - настолько ее жизнь нова, настолько ее подход к жизни и привычным ценностям забавен и остроумен.

Новый альбом Best Coast “The Only Place” ровно так же непроизвольно как и предыдущий делает серьезную заявку: Беттани Косентино уже даже не Зои Дешанель, она ни много, ни мало - Стиви Никс или около того, действительно, ей светит великая американская карьера в рок-н-ролле. Песни на “The Only Place” примерно на треть хуже того, что было раньше, однако новому заявлению это не мешает: важно не то, что Беттани поет,  а важно как. К обычной дурашливой прямолинейности Контастино прибавились нотки подкатывающего разочарования, ей уже совсем скоро тридцать, почти все подруги уже переженились, и она постепенно оказывается в меньшенстве. “The Only Place” звучит одновременно неловко и ужасно скучно - наверное так звучит зрелость, я не знаю. Контастино замедляет темп: из одиннадцати композиций почти половина - тягомотные акустические баллады, будто бы написанные специально для озвучиваний в романтических комедиях сцен, в которых расставшаяся накануне своего тридцати двухлетия Дженифер Энистон, сидя перед телевизором, поедает из ведерка мороженое; даром, что продюсер альбома - кинокомпозитор Джон Брайон. Это зрелость: ты уже взрослый, тебе уже тридцок, но ты как бы еще молод или по-крайней мере ощущаешь себя молодым; у тебя много друзей, которые только что выпустились из институтов и еще толком не работают, но уже занимаются тем, что планируют летние поездки на музыкальные фестивали.

Контестино больше не имеет желания сообщить о себе всем, на “The Only Place” она обращается в первую очередь к своим сестрам по неустроенности, это боевой клич всех клевых девчонок, которые настолько своенравны и независимы, что не вышли замуж в тридцать, это их открытое письмо к миру. Это крик отчаянья поколения домохозяек без мужей: послушайте по-бабски надрывнейший припев композиции “Do You Love Me Like You Used To?” - от такой проникновенной истории кризиса отношений треснул мой стакан с пивом «Пабст Блу Риббон». Пускай “The Only Place” не убедителен и не имеет и трети реплей вэлью ( не знаю, как это в итог по-русски решили называть) своего предшественника, если группа Best Coast продолжит в том же духе, со временем этот альбом сможет стать сильной позицией в их дискографии. Это будет пластинка, о которой потом скажут, что на ней Беттани Контастино впервые заявила о своем взрослении и долгожданном превращении из девушки в женщину, и описала в своих песнях этот процесс исключительно точно.

В это же время выходит четвертый альбом The Shins - аномально популярной группы, записавшей за десять лет деятельности всего четыре альбома ботанического инди-рока, ни на одном из которых не было ровным счетом ни одной запоминающейся песни. Но как и в случае с Best Coast, в The Shins гораздо важней не сами песни, сколько образ, который доносят слушателю записи ансамбля. The Shins рассказывают историю своего лидера Джеймса Мерсера - умного образованного начитанного романтика, такого старшего брата Эзры Кенига из Vampire Weekend. Трагедией Мерсера всегда являются девушки: свою жизнь он тратит на поиски единственной, в каждую, претендующую на «единственность» он безнадежно влюбляется, каждая оказывается в итоге совсем не такой, какой казалась до этого, и каждый раз это все выходит достаточно тяжело. Все путано и претенциозно написанные песни The Shins об этом: многословные вывернутые тексты Мерсера - попытка рефлексирующего выпускника хорошего колледжа объяснить себе, почему его преследуют неудачи. Новый альбом “Port of Sorrow” все о том же, даже несмотря на то, что Джеймс Мерсер все больше походит на усталого седеющего, пьющего литрами зеленый чай фаната Talking Heads в костюме-тройке. В этот раз все, правда, как-то по-зрелому иронично и даже местами по-зрелому расслабленно: взять хотя бы песню “It’s Only Life” - это такая зрелая инди-поп версия песни “The Weight” The Band, только с припевом, который мог бы вставить человек, слушавший в общежитии альбомы Питера Фремптона и Билли Джоела, в отличие от товарищей, предпочитавших «Радиохед». И тем не менее, Мерсер, будучи уже зрелым, даже, что называется, состоявшимся мужчиной, в очередной раз погружается в пучины размышлений о неудавшихся отношениях. В проникнутой пригородной тоской “Fall of ‘82” он дает практически Дональда Фагена: «Ты сказала, что эта уступка пойдет мне на пользу / И ты была права, и я благодарю тебя», - вот он, благоразумный состоявшийся зрелый, но немного несчастливый мужчина, способный трезво взвешивать ситуацию.

Несчастье Мерсера в том, что ему, как правило, нравятся «сложные» девушки, он имеет склонность к чрезмерной задумчивости и фанатичному анализу всего происходящего, несчастье Беттани Косентино в том, что в силу своей упрямости, самоуверенности и при этом легкомысленности, отношения у нее завязываются, как правило, с какими-то мудаками. Поблема и несовершенство мира в котором мы с вами живем прекрасно иллюстрируется тем фактом, что Джеймс и Беттани никак не встретятся, а если и встретятся, то, скорее всего, останутся всего лишь друзьями, потому что не смогут воспринимать друг друга до конца серьезно. 

«Я видел фотографию, сделанную в Кельне в 1927 году / А потом фотографию после бомбежек в 1945 / Наверное, это возможно только в мире, которым правят злобные клоуны / Но вот я смотрю в твои глаза и понимаю, что ты была там / Был там и я», - поет Мерсер в финальной композиции "Port of Morrow”. Понимаешь, что я хочу этим сказать, Беттани? Я, может, как-то не очень доходчиво объясняю, но мне кажется, у нас с тобой очень много общего.